Традиции & Авангард. № 4 (7) 2020 - Литературно-художественный журнал

общая пружинистость всего и ощущение поездки, чуть ли не полёта: как будто это – твоё дополнительное тело, скрипящее всеми своими костями и сухожилиями, ритмично сокращающимися мышцами, трущимися деталями и поверхностями, несущее тебя к… ор-га… низ… (шучу: это просто толчки от кочек на дороге!), к едко-оранжевой точке уже у тебя в зрачках.

Тропинка бежала себе вдаль, легко и беззаботно, и эта лёгкость постепенно словно бы передавалась мне. Вкрадчивая, успокаивающая вечерняя свежесть, различимые, но приглушённые запахи и звуки, незаметно меняющиеся с привычных городских на подзабытые, но в глубине сознания такие родные – даже для не бывавшей в детстве в деревне меня.

«Колесом за сини горы солнце красное скатилось…» – как-то невзначай процитировал он моего любимого поэта, и я, как знаток, даже начала спорить, но почему-то мне казалось: рыжее.

«Он мыслит до дури о штуке, катающейся между ног…» – я даже это знаю, загадку о крестьянине (и много-гое, ой-ой, другое!), и, конечно, ответ – лисапед! Естественно, проспорили оба: у Есенина «солнце тихое скатилось». А он сказал, что, видите ли, не любит оранжевый цвет, не любит апельсины, не любит…

Жёлто-красное, огненно-рыжее светило растаяло за горизонтом. От прогревшейся за день земли ощутимыми волнами идёт тепло, и в то же время со стороны шоссе и речки или ещё со стороны леса и озера уже веет холодной сыростью…

Поглощённая особой медитацией движения и перемещения в пространстве, своими мыслями и мечтами, я не сразу заметила, что заросли вокруг сгустились и довольно сильно стемнело. Оглядевшись, я поняла, что не знаю этого места и никогда так глубоко в подлесок не заходила. В груди возник лёгкий холодок. Тут совсем всё иное, особенно если смотреть вверх, где со сказочным скрипом качаются едва белеющие и мрачно чернеющие стволы… стучат дятлы, пахнет сумерками, растительностью и сыростью… кружится голова…

«С тропинки-то я не сворачивала, и, если не сверну, она меня и выведет обратно», – чуть сбавив скорость, поехала всё же ещё дальше. Однако через несколько метров дорожка начала резко сужаться, настолько, что холодные кленовые лапы неприятно задевали по лицу. И вновь, вместо того чтобы остановиться и осмотреться, повернуть назад, с испугу я, конечно, начала что есть мочи крутить педали!

Вокруг было уже почти полностью темно, стало трудно следить за дорогой, и очень скоро, как я будто и предчувствовала, запнувшись обо что-то, рухнула вместе с железным конём прямо в заросли папоротника.

Едрить твою коляску! – тут нужно точное ругательство. Навернулась нехило – плечом саданулась, боль даже и в шее немного… Кости вроде бы целы… Отплёвываясь от паутины, ищу соскочившую сумочку с телефоном… Кое-как поднимаю, выдирая из сухой травы, велик. Вот так и знала – ещё и цепь слетела! Закрепить её, конечно, дело нехитрое (в детстве я, кажется, делала это не раз!), только после руки будут в мазуте, а вытереть нечем: листья и трава, я уж знаю, помогают мало. Но раздумывать особо некогда – темнеет, десятый час уже, скоро и видно мало что будет.

Вздохнув, прислонила буйного коня к ближайшей берёзке – даже с подножкой не стала мучиться! – и, без наносекунды эротизма, присела перед ним на корточки. Уже хотела ухватиться за треклятую неприятно-маслянистую цепь (раньше, кажется, был ещё «ключик» – аптечка с инструментами на рамке «Суры» болталась), как вдруг совсем рядом явственно услышала… голос.

Даже не голос, а такой неопределённый звук, похожий на громкий вздох. Отчего-то сразу показалось, что издать его мог только человек. В ужасе я отпрыгнула назад и, снова задев ногой торчащий над землей корень, оказалась на земле.

Поднявшись-отряхнувшись, увидела неподалёку врытые в землю дощатые стол и лавки, которые сначала не заметила. Интересно, кто это себе место под пикничок оборудовал в такой глуши?..

Инстинктивно схватилась за телефон – моя подержанная раскладушка (хоть не развалилась!), конечно, тут же запикала… Чтобы побороть приступ страха, даже начала довольно громко напевать:

There’s nothing left to try,

There’s no place left to hide.

There’s no greater power,

Then the power of goodbye…[10]

Почему-то Мадонна, самой смешно… Да и вообще… удачно пришвартовалась! Только бы скорее починить велик!..

И снова я услышала тот же звук. Уже громче и отчётливей. Сомнений не было: совсем рядом кто-то есть, и он явно чувствует себя нехорошо.

* * *

Гость стал заглядывать всё чаще. Каждый раз неожиданно, приводя меня в панику и замешательство, и хотя я под каким-то благовидным предлогом дала ему однажды свой телефон, он ни разу не позвонил. (Потом узнала, что телефона у него, конечно, нет никакого, звонил из автомата, да и вообще тогда ведь вообще не было всей этой интернет-болтовни!)

Роман к тому времени был мною прочитан несколько раз, так что к роману с его автором морально и, как мне самонадеянно казалось, физически я была подготовлена. Однако всё шло как-то очень уж неторопливо, а если точнее – практически никак. Но я была влюблена в него безумно, влюблена так, что даже кажущееся (или намеренное?) отсутствие намёков с его стороны на наши возможные более близкие отношения меня почему-то не смущало. Я упивалась его книгой, своей любовью, она озаряла меня изнутри, и я буквально сияла. Так хорошо мне не было никогда.

Книга и действительно оказалась сверх ожидания странной, ломающей трафареты и устои, выворачивающей всё наизнанку, обнажающей неприглядное, но где-то в глубине… Да и созерцая автора, я подчас видела перед собой не взрослого парня с притягивающей харизмой, с жёсткой раздваивающейся бородкой и в камуфляжных штанах, а маленького мальчика лет шести…

Смешно до слёз, что наши мадамы, конкурируя с ним за место в газете, сами ваяют рецензии – то на Татьяну Толстую, то на Улицкую, то вообще на каких-то Ветлицкую-Метлицкую и Дину Рубину – всё то, что мой папа с присущим ему профцинизмом (он журналист) называет «климактеральной прозой»… (Хорошо, что хоть Иннокентий всё же Лимонова читал и Стругацких, а не…) Да ещё, увиваясь вокруг редакторши, суют ей книжки и на ходу обсуждают, «кто интеллектуальней» – из этих их высоколобых фавориток, а как будто из них самих… А тут тихой сапой, покуривая, заявляется он – со своим листочком с каракулями!..

Мои эмоции зашкаливали, сокровенные мечты, казалось, сбывались среди обычных рабочих будней. Каждый его рассказ, каждая рецензия, которые он приносил «в печать» или просто почитать, оказывали на меня какое-то экстатическое воздействие. Они пронизывали меня насквозь, как током, – от любых строчек, написанных им, я испытывала ощущение безумного, неземного счастья… Подобное со мной случалось впоследствии – я нисколько не преувеличиваю! – разве